В предыдущих параграфах мы разобрали драматические формы и фабулу трагедии Софокла. Узнайте, как он порвал трилогический принцип и какова трагическая вина Эдипа. Читайте статью на 'История и мир'.
Cодержание
В предыдущих параграфах мы разобрали драматические формы – как хорические, так и диалогические, – имевшиеся в распоряжении Софокла при драматизации облюбованных им эпических сюжетов. Теперь на очереди вопрос о том, как он в эти формы перелил свой сюжет. И тут первым делом придется поговорить о так называемой фабуле его трагедии.
Возьмем и здесь точкой исхода Эсхила. Он построил свою драму на трилогическом принципе: отдельная трагедия не была законченной драмой, таковая получалась лишь из соединения трех трагедий одной и той же трилогии. Читателю нет надобности довольствоваться в видах иллюстрации одной только случайно сохранившейся «Орестеей»: в последующих статьях нашей книги разобран целый ряд трилогий Эсхила – «Аянтида», «Филоктетида», «Фиваида», «Аргиада», – из коих, раз идет речь только о фабуле, он получит достаточно полное представление о том, что такое трилогический принцип Эсхила.
И вот с этим-то трилогическим принципом Софокл порвал: он определил, чтобы отныне каждая трагедия была законченной драмой. Трилогии этим упразднены не были – порядка драматических состязаний нельзя было изменить. Но это были трилогии чисто формальные, внешнее сопоставление трех законченных трагедий, не связанных между собой единством фабулы.
Разрыв с трилогическим принципом
Спрашивается: сразу ли порвал? Нам говорят, что в первом периоде своей деятельности – в «кимоновском», как мы его называем, – он находился под влиянием своего предшественника; правда, это сообщение имеет в виду его язык, о котором мы здесь не распространяемся, но эта стилистическая зависимость предрасполагает к тому, чтобы признать и композиционную. И действительно, филолог средины XIX в. Ад. Шёлль (Sch?ll) попытался установить целый ряд Софокловых «трилогий» в эсхиловском смысле этого слова. Остерегаясь всяких увлечений, мы все-таки, полагаю я, должны признать две почти несомненных трилогии в этом роде – «Фиестею» и «Персеиду», из коих первая была эсхиловской также по замыслу, проводя на судьбе обоих нечестивых братьев, Атрея и Фиеста, учение поэта-жреца об Аласторе, о детородной силе греха. Но, с другой стороны, мы знаем, что первой вообще трагедией, с которой поэт-ученик победоносно сразился со своим учителем, был «Триптолем», а эту драму, очень эсхиловскую по духу и форме, очень трудно представить себе частью трилогии. Итак, довод против довода; придется оставить вопрос открытым.
Но раньше или позже оставил Софокл пути своего предшественника, – несомненно, что этот шаг был им сделан: трагедия, как мы ее понимаем,
Трагическая вина Эдипа
Софокловский «Царь Эдип» представляет собой как бы фокус, в котором сосредоточиваются самые разнообразные и зачастую противоречивые взгляды на древнегреческую трагедию, именно потому, что «Царь Эдип» считается ее образцовым представителем, носителем ее основных признаков и характерных особенностей. Философы и поэты, классицисты и романтики, литературоведы и психиатры — кто только не искал в софокловском «Эдипе» ответа на свои вопросы, подтверждения своих взглядов на движение всемирной истории, на способность постижения мира, на сущность человеческой природы! В результате вокруг «Царя Эдипа» накопилась масса предубеждений и произвольных оценок, не выдерживающих испытания текстом трагедии. К числу подобных суждений в первую очередь относится характеристика «Царя Эдипа» как «трагедии рока».
Насколько незначительную роль играет в «Царе Эдипе» так называемый «рок», видно хотя бы по тому, что слово moira, о котором мы уже не раз говорили, употребляется в тексте трагедии вообще редко, а применительно к Эдипу и вовсе один раз, в самом конце трагедии (1458), когда все уже давно выяснилось. Но, даже отвлекаясь от чисто лексического критерия, легко показать, что драматическая ситуация в «Царе Эдипе» не имеет никакого отношения к осуществлению прорицаний, полученных некогда порознь Лаием и Эдипом. Эти предсказания стали действительностью тогда, когда Эдип убил повстречавшегося ему заносчивого чужеземца (своего отца) и вступил в брак с овдовевшей фиванской царицей (своей матерью), то есть сделал по неведению как раз то, чего стремился избежать, но произошло это, как известно, задолго до начала действия трагедии. В самом же «Царе Эдипе» нет ни малейшей попытки уклониться от исполнения мрачных предсказаний — по той простой причине, что никто их не получает. Ответ, принесенный Креонтом из Дельфов, содержит совершенно недвусмысленный приказ изгнать из страны оскверняющего ее своим присутствием убийцу Лаия, и свое поведение Эдип строит в полном соответствии с божественным приказом, отнюдь не стараясь как-нибудь перетолковать его или переиначить. Драматическая ситуация в «Царе Эдипе» ведет не к осуществлению предсказаний, а к постепенному раскрытию давно происшедшего, и в этом процессе постижения неведомого рок никакого участия не принимает. Эдипа, поглощенного трагическим расследованием, то, что было р
См. также
Трагическая вина в других произведениях
Культурный герой: от античности до современности
А. М. Воронов
«Безвинен, но виновен»
(парадоксы трагического героя в отечественном и мировом искусстве)
С незапамятных времён в литературной критике принято разделять героев на «положительных» и «отрицательных». При этом подразумевается, что положительный герой обязан совершать лишь высоконравственные поступки, дабы воспитывать читателей своим примером (такой подход, в частности, был широко распространён в Западной Европе «эпохи классицизма», в течение семнадцатого и восемнадцатого столетий). Однако подобно тому, как в жизни Добро и Зло часто оказываются намертво сплетены в единый узел, так и в искусстве душа человека нередко становится непрекращающимся «полем битвы» между Гармонией и Хаосом. Отчётливее всего это проявляется в трагедии - древнейшем жанре мировой драматургии.
Согласно определению Аристотеля, «трагедия есть подражение действию важному и законченному, имеющему определённый объём, производимое речью, услащённой по-разному в разных её частях, производимое в действии, а не в повествовании и совершающее посредством сострадания и страха очищение (katharsis) подобных страстей» (Аристотель. Поэтика // Соч. М., 1983. Т. 4. С. 651). Речь идёт не только об очищении зрителя через испытываемое им сострадание. В той же «Поэтике» Аристотель говорит и о «спасении посредством очищения» самих героев трагедии. При этом катарсис понимается как определённая форма «нравственной терапии».
Герой трагедии приходит в этот мир для того, чтобы «очистить» его от жестокости, лжи и лицемерия (впервые эту «сверхзадачу» формулирует Орест в пьесе Софокла «Электра»). Однако этот акт «очищения» трагический герой начинает с себя. Он не перекладывает на чужие плечи ответственность за царящий вокруг хаос, он прямо и открыто заявляет: «В том, что на земле правят зло и беззаконие - прежде всего, моя вина»! При этом герой трагедии, субъективно честный человек, искренне желающий людям добра, объективно зачастую оказывается виновником страшных злодеяний - иными словами, он и «виновен» и «невиновен» одновременно. Аристотель называл это «большой ошибкой» героя; Гегель впоследствии ввёл определение «трагическая вина».
Один из самых хрестоматийных носителей трагической вины в мировой драматургии - царь Эдип в одноимённой пьесе Софокла. В молодости он узнал о том, что по воле рока ему предстоит стать отцеубийцей. Не желая быть злодеем, Эдип сбежал из отчего дома в Фивы, где стал царём. Спустя много лет, герою открывается страшная пра
Что нам скажет Википедия?
В чем трагическая вина Эдипа? Трагедия Софокла «Царь Эдип» рассказывает о герое, который осознает свою вину и наказывает себя за нее. Финал пьесы не связан со страстями и пороками главного героя, а определен самой судьбой. Сюжет начинается с отца Эдипа, короля Лая из Фив, который избавляется от своего сына, так как предсказание говорит, что он станет его убийцей. Однако ребенка пощадили и отдали пастуху. Взрослый Эдип узнает о пророчестве, предсказывающем, что он убьет отца и женится на матери, и решает покинуть свою усыновленную семью, чтобы избежать злой участи. Во время путешествия он убивает старика, который оказывается его настоящим отцом. Эдип становится правителем Фив, женится на Иокасте, вдове царя Лая, и тем самым сбывается пророчество.
Позже на город обрушивается эпидемия чумы, и жители обращаются к оракулу, который раскрывает правду о необходимости изгнания убийцы Лая. В результате поисков Эдип понимает, что сам является убийцей, а Иокаста является его матерью. Она пытается остановить его, но безуспешно, и в отчаянии убивает себя. Эдип, считая себя недостойным жизни, выкалывает себе глаза. Таким образом, трагическая вина Эдипа состоит в осознании собственного преступления и самонаказании.
